akaδhmeia.
материлы и исследования по истории платонизма.
выпуск 3
архив платоновского общества
неопубликованные материалы iii платоновской конференции 11 мая 1995 г.
«универсум платоновской мысли: метафизика или недосказанный миф?»
раздел ii: археология европейского платонизма
Р. В. Светлов
ПЛАТОН И ИДЕЯ КРУГОВОРОТА ВРЕМЕН
(фрагмент)
Время как восходящий в числе образ вечности должно обладать определенным ритмом. Но этот ритм не равнодушен по отношению к микрокосму, т. е. к человеку (а раз так, то и по отношению к макрокосму). Для этого можно вспомнить те места из «Государства» и «Законов», где Платон говорит о предпочтительных музыкальных ритмах и ладах, а также о поэтических метрах (мерах). Для древнегреческой культуры лад и метр самым непосредственным образом связывались со временной определенностью. Платоновские же ритмы и метры нельзя понимать только в виде застывших математически-временных структур. Одни из них добродетельны, т. е. достойны использования в повседневной жизни идеального государства, другие, наоборот, «разнузданны» и «подрывают основы». Это означает, что и само время обладает некоторыми видами ритмов, причем какие-то из них являются благом для человека, иные же — злом.
Время для Платона никак не могло принять вид изотропной линии. В нем очень явственно проявляется момент жизненности, т. е. качественности. Время — одно из проявлений цельности Платоновского космоса и само по себе является цельностью, только особого рода. Оно, словно вектор, имеет начальную точку, не имея определенного конца (повторяем, что другого признака — линейности, который есть у вектора, в платоновском времени нет). Время и все временное постоянно стремятся достичь целокупности вечности. Наиболее ярко показано это в диалоге Платона «Пир». «Ведь у животных, так же как у людей, смертная природа стремится стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только одним путем — порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого…» (207 d). «Соитие мужчины и женщины есть… дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявление божественного начала в существе смертном…» (206 с). «Так вот, таким же образом сохраняется и все смертное: в отличие от божественного оно не остается всегда одним и тем же, но, устаревая и уходя, оставляет новое свое подобие» (208 b). Таким образом, постоянное возрождение, жизненность материального мира составляют суть временной цельности.
438
Цельность мира настолько важна для Платона, что временные процессы имеют для него «закругленный» характер. Во-первых, это познание. Можно вспомнить, как строятся платоновские диалоги. Они написаны по принципу круга, т. е. постоянного возвращения в исходную точку. Да и сам процесс познания имеет для Платона ту же форму. Мы говорили об этом достаточно много: мы возвращаемся к тому, что наша душа забыла в момент рождения в материальном мире. То же касается и «посюсторонних» знаний. «То, что называется упражнением, обусловлено не чем иным, как убылью знания… Это убыль какого-то знания, а упражнения, заставляя нас вновь вспоминать забытое, сохраняет нам знание настолько, что оно кажется прежним» (Пир 208 a–b). Кругообразность присутствует в мифологической картине «божественного» познания, рисуемой в «Федре». «В пределах неба есть много блаженных зрелищ и путей, которыми движется счастливый род богов… Отправляясь на праздничный пир, они поднимаются к вершине по краю небесного свода… Души, называемые бессмертными, когда достигнут вершины, выходят наружу и останавливаются на небесном хребте; они стоят, небесный свод несет их в круговом движении, и они созерцают то, что за пределами неба» (Федр 247 а–с).
Во-вторых, это касается человеческой души. Душа также совершает кругооборот: от пребывания в человеческом теле до возвращения в занебесную высь. При этом существует определенная «симметрия» в ее пребывании там и здесь. Все зависит от того, сумеет ли душа лицезреть в высшем мире хотя бы частицу истины (248 с). Если она сможет это совершить, то в жизни ее ожидает благополучный удел. Правда, и здесь она должна соблюдать справедливость, иначе она «исполнится забвения зла и отяжелеет». Через 10 000 лет (мудрец — через 3000) кругооборот завершается и душа вновь имеет возможность приобщиться к истине. Происходит вечное обращение душ. Причем свобода души в смысле выбора своей будущей судьбы достаточно относительна — для того чтобы осознать это, достаточно вспомнить то место из «Государства», где говорится о Необходимости-Дикэ, держащей на коленях весь мир с его сферами, и о трех ее дочерях, хранящих в себе прошлое, настоящее и будущее всего космоса (Государство 546 а–548 с). Здесь в развитой форме выступила та тенденция вычленения фигуры надмировой судьбы — Дикэ, которая была видна еще у Анаксимандра. Впрочем, вопрос о том, был ли Платон фаталистом, достаточно сложен и находится в стороне от нашей темы.
В-третьих, циклический характер носят и различные формы правления, которые, словно следуя Анаксимандровой формуле, проходят ритм возникновения — развития — разложения. Примером тому мож-
439
но взять то, как Платон рассматривает аристократическое правление (546 а–548 с). К этому следует добавить кругообороты космического строя в поздних диалогах. Именно такому кругообращающемуся времени, и в своем круговом движении упорядочивающему мир, посвящено довольно значительная часть диалога «Тимей». «Первообразом же для времени послужила вечная природа, чтобы оно уподобилось ей насколько возможно. Ибо первообраз есть то, что пребывает целую вечность, между тем как (отображение) возникло, есть и будет в продолжении целокупного времени» (Тимей 38 с). Отображение вечности нужно для того, чтобы «чуждый всякого порядка и меры» мир в максимальной степени приблизился, приобщился к бытию идей. Порядок же и мера вносимы, согласно Платону, только числом. Именно потому циклическое время имеет числовой характер и число оказывается иным ликом круга. Правда, в этом присутствует одна важная особенность. Непосредственно числа мы наблюдать не можем. Числа принадлежат к области умозрения, но не зрения. Тем не менее именно небесное движение, согласно Платону, обучило человека числу и счету (Послезаконие 978 b–d). Почему? Благодаря равномерности и повторяемости кругообращения небесного свода. Нужно осознать тот факт, что небо действительно для античности было образцом равномерности, т. е. единством порядка, устроенности и гигантских (иногда — бесконечных) размеров. Это особенно важно для Платона. Прежде всего, он, следуя пифагорейцам, рассматривает природу меры как единства предела и беспредельного. Беспредельное, по Платону, это то, что имеет неопределенно-количественную характеристику и не допускает строгого определения (Филеб 24 а–b). Предел, будучи соотнесенным с беспредельным, вносит в него некоторую меру. Она, по словам Платона, образуется «из смешения» предела и беспредельного (25 d–e). Мера означает их «согласие», из которого образуется число. Так вот, небо как раз и представляет собой картину такого «согласия». Самого числа, повторяем, в небе нет. Оно присутствует в чистом уме (который сам по себе также есть единство предела и беспредельного). Но оно же образуется («припоминается») в человеческой душе благодаря созерцанию образчика — неба. «Поскольку день и ночь, круговороты месяцев и годов, равноденствия и солнцестояния зримы, глаза открыли нам число, дали понятие о времени и побудили исследовать природу Вселенной…» (Тимей 47 а–b). Мы наблюдаем только «круговращения ума в небе», которые и даровали нам идею числа (там же).
Именно в этом состоит числовой характер времени. Наблюдая периодическое движение небес, мы можем составить элементарный числовой ряд. Но есть еще одна сторона — филологическая. «Равномерно
440
текущее время» подарило нам счет. Это вовсе не наивно. Течение, текучесть и ритм, а отсюда — арифметика — связаны в древнегреческом языке. «Рифмос» — ритм и «Арифмос» — арифметика образованы от общего корня «рейн», что означает «течь». Таким образом, «текучее» время Платона и с этой стороны оказывается для его «числового» времени основанием. Причем то же самое подтверждает вся платоническая традиция. В том, что даже при числовом характере времени оно мыслится как становление, можно убедиться, ознакомившись с главой «О двоице» трактата Ямвлиха «Телеологумены арифметики», опубликованного совсем недавно А. Ф. Лосевым (Лосев А. Ф. История античной эстетики. Последние века. М., 1988. Ч. 2. С. 399–403).
Итак, время находится в чувственном мире постольку, поскольку оно создает движущийся образ вечности и образует собой душу — принцип разумной жизни мира (что, конечно, не равнозначно материально-чувственному становлению). Но оно же, с другой стороны, принадлежит вечности, как образчику, без которого не могло бы быть ни равномерности, ни круговращения. То есть время находится на границе чувственного и идеального миров — и составляет ее. В «Тимее» это выражено вполне определенно.
Теперь обратимся к другой стороне вопроса. «Время произошло вместе с небом, чтобы, вместе родившись, вместе им и разрушиться, если уж наступит когда их разрушение» (Тимей 38 b). Время нераздельно с существующим. Нераздельно хотя бы потому уже, что оно вносит в него упорядоченность, что оно является принципом упорядоченности «подлунного» мира. Подобное качественное понимание времени (качественное с единственной оговоркой: оно не непосредственно-мифологично, но является стороной строго построенной системы мира) приводит к тому, что по прочтении тех частей из «Тимея», которые посвящены времени, может создаться впечатление, что оно есть не что иное, как само небо. К такой трактовке был, например, близок Каллахен (Callahan S. F. Four Views of Time in Ancient Philosophy. Harvard, 1948. P. 34–35). Небесный свод ассоциировался в античном мышлении и с пространством — не в современном понимании этого слова, конечно. Движение небес, поскольку оно вносит упорядоченность в чувственный мир, является принципом упорядочивания не только временных мер, но и всего мира в пространственном смысле. «Всякая геометрическая фигура, любое сочетание чисел или гармоническое единство имеют сходство с кругообращением звезд» (Государство 528 с).
В этом пункте мы близко подошли к платоновскому пониманию пространства. Пространство («хора») — это «третий род существующего». «…Оно вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему
441
рождающемуся, но само воспринимается вне ощущения, посредством некоего незаконного умозаключения и поверить в него почти невозможно» (Тимей 52 b). Пространство Платона — это начало протяженного развертывания. Оно так же гранично, как и время, но, в отличие от последнего, выделено в особый род. Мы не будем сейчас касаться отношения этого пространства с ньютоновским, или с демокритовским «небытием». Нам важно то, в каком соотношении «хора» находится со временем. При всем том, что любая геометрическая фигура имеет сходство с круговращением звезд, пространственные фигуры (не телесные, а именно пространственные, т. е. геометрические) не являются порождением временного движения. Более того, пространству свойственно особое, «геометрическое», движение. Это то самое движение, которое происходит в фантазии геометра (позже, у Прокла, — в «интеллигибельной материи»). Оно представляет собой порождение из точки — линии, из линии — плоскости, из плоскости — объемной фигуры. Такое движение не может существовать в материальном мире (Гайденко П. П.). А раз так, то происходит ли оно во времени? Нет, и именно поэтому Платон отрицал методы решения квадратуры круга, или трисекции угла, в которых присутствовал временной момент — момент чувственного движения. Это были методы Архита, Евдокса и Менехма — современников (или младших современников) Платона. Но когда происходит порождение фигур? Только в неизъяснимом «вдруг», которое наше мышление разлагает на видимость временной последовательности.
Но, как бы то ни было, начало протяженности присутствует у Платона. И если время не является какой-то определяющей характеристикой для него, то в реализовавшееся начало, в протяженно развернутый чувственный мир оно вносит порядок. Причем это влияние можно вычленить непосредственно: от смены времен года, от продолжительности дня и ночи зависят ритм и судьбы всего подлунного мира, окруженного, по словам Х. Л. Борхеса, «куполом» вечности. Это последнее представление имеет, несомненно, мифологическую природу: ведь к вечности (т. е. к тому, что никогда не возникало и никогда не погибнет) имеют отношение только первые, «нерожденные» боги, но уже последующие поколения эллинских богов, с которыми связывается персонификация физических представлений, являются вечными только в отношении будущего, так как некогда они были рождены.
442
© Р. В. Светлов, 2000
© Издательство
С.-Петербургского университета, 2000
© СМУ, 2000