НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
УНИВЕРСУМ ПЛАТОНОВСКОЙ МЫСЛИ X
E. M. Воронова
ВИДЕНИЕ СТРУКТУРЫ СЛОВА
В РАННЕЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ А. Ф. ЛОСЕВА
(связь с античной и постструктуралистской традициями)
В понимании слова французские постструктуралисты временами бывают почти солидарны с представлениями древних греков, особенно с Платоном и Плотином. Однако постструктуралисты пользуются как бы конечным результатом, выводом античных философов и замыкают этот вывод в свой контекст. Таким образом и получается безграничная связь культур, потому что постструктуралисты размыкают границы ранее существовавших культур и традиций, помещая их в новую современную модернистскую обстановку текста, реально существующего сейчас и понимаемую сейчас. Концепция Лосева является связующим звеном, потому что она содержит структурализм с ярко выраженными платоновскими корнями, понимая сущности, развития сущности, телесности. Это — постструктурализм, взятый в одной точке, которая потом будет разворачиваться и развиваться.
Как мы помним, структура слова у Лосева состоит из множества частей или слоев, входящих один в другой и постепенно образующих единое тело слова. В этом он во многом обратился к опыту античных философов. У постструктуралиста Делёза прослеживается такая же картина. Однако схему подобного понимания строения слова мы находим уже и у Плотина «произнесенное слово (logos) можно легко измерить слогами, а потому оно есть некоторое количество: однако слово как таковое есть скорее не количество, а обозначающее что-либо имя (onoma)» [1].
Делёз в свою очередь пишет, что «мир, свернутый в сущности, всегда есть начало Мира вообще, начало вселенной, абсолютное радикальное начало ... Некоторые неоплатонники использовали одно очень точное слово для того, чтобы описать начальное состояние, предшествующее всякому развитию, всякому развертыванию, всякому разъяснению: полнота, что сворачивает множественность в Единое и утверждает Единство множественности. <...> Слово, включающее в себя все сущности, определялось как высшая полнота, полнота противоположностей, неустойчивая оппозиция. <...> Неоплатонники извлекли из него идею сущностно выраженной Вселенной, организующейся в соответствии с уровнями имманентных усложнений» («Марсель Пруст и знаки»). Однако это только общие контуры теории ученых, Лосева и Делёза, потому что в пределах этих границ и в метопространстве говорят о принципе жизни сущности, т.е. о том, что было, есть и будет символически словом и словом, которое мы употребляем в нашей речи. «Мир не существует вне выражающего его субъекта, но он выражен как сущность, не самого субъекта, а Бытия, или той области Бытия, которая открыта субъекту. Сущность есть последнее свойство сердцевины субъекта» («Марсель Пруст и знаки»). Слово является символическим образом Бытия. Это именно то символическое пространство, в котором человек может понять Бытие, которое окружает его и которое он должен осмыслить: «Не индивидуумы конструируют мир, но свернутые миры, сущности, конструируют индивидуумов... » («Марсель Пруст и знаки»). Свернутые в одно целое слова, миры символической материи смысла формируют конкретное и реальное осмысление Бытия человеком. Это и есть последовательно рассматриваемая лосевская идея на примере формирования разумного человеческого слова, формирования личности от слова к имени, по Лосеву.
Этот высокий духовный путь в символическом виде отражает и наше человеческое слово, как доказал своей ранней линвистической теорией Лосев. На телесном уровне формируется структура слова, имени, личности, смысл существования. Слово является одновременно символом человека и смыслом существования как осмысливающее все вокруг себя. Словом преображается мир. Слово и дело едины в христианском представлении. Если мы определяем какое-то явление словом, значит мы его поняли. Такова будет и сама жизнь, как степень проявленности и смысла на различных стадиях развития слова. Очевидно, получается, что смысл это и есть сама жизнь.
Для Барта существует то же понимание значения слова, только он его не выводит, а берет как данность и использует. «Остается парадоксальным образом опереться на всемогущество языка: так как ничто не удостоверяет язык, а язык я приму за единственную и последнюю бесспорную данность; я больше не стану верить интерпретации. От моего другого любую речь я буду принимать как знак истины; а когда буду говорить я, то не стану сомневаться, что он примет за правду сказанное мною. Ничего не отдано на откуп намекам и догадкам — чтобы нечто было известно, надо, чтобы оно было сказано, зато как только оно сказано, это пусть совсем ненадолго, но правда» («Фрагменты речи влюбленного»). Слово как частица высшего божественного Абсолюта, слово как истина. Несомненно, что можно говорить о понимании постструктурализмом слова, которое имеет истинность в своей главной функции. Отсюда и бартовский метод работы с текстом с опорой на лексии, и в конечном счете на слова, которые не принадлежат ни автору, ни читателю, а только абсолютной истине жизни каждого слова текста и культуры.
«Лексия, конечно, представляет собой текстовое означающее, но поскольку наша задача состоит не в наблюдении означающих (как в работе по стилистике), а в наблюдении смыслов <...> это просто сигмент, в рамках которого мы наблюдаем распределение смыслов. <...> Затем мы прослеживаем смыслы, возникающие в пределах каждой лексии. <...> нам важно показать отправные точки смыслообразования. <...> Основа текста внутренняя, закрытая структура, поддающаяся неисчерпаемому изучению, а его выход в другие коды и другие тексты, другие знаки: текст существует лишь в силу межтекстовых отношений» [2]. Очевидно, что позиции Лосева и Барта идентичны в понимании слова и текста как функционального, реального символа формы жизни. Словом поддерживается и распространяется жизненность жизни, ее сущее (как обозначающее бога на иврите, который был, есть и будет — сущий).
Тело слова — это живой организм. По теории Лосева тело человека и тело человеческого слова обладают всеми энергиями, которые только существуют. Как можно почувствовать жизнь этих энергий, есть ли какое-то материальное, зрительное или слуховое определение наличия энергий слова?
Барт определяет речь — (dis-cursus) — «как действие «бегать туда-сюда», это хождение взад и вперед, «демарши», «интриги» («Фрагменты речи влюбленного»). Корнями такое представление о дискурсе связано с пониманием Платоном учения об идеях как о драматическом и танцевальном процессах. Лосев пишет: «Разве можно себе представить постижение общей идеи у Платона вне бесконечных споров, вне зажигательных речей, вне столкновения ищущих истину людей, то враждебного и ожесточенного, то дружелюбного и благожелательного? <...> Дойти до какой-нибудь идеи, и в том числе до идеи красоты,— это значит, по Платону, чрезвычайно много преодолеть всяких препятствий, будь все время в напряжении, — так что общая идея <...> есть результат длительнейших драматических предприятий человеческого ума и сердца и вообще немыслима без этого драматизма» [3]. Как видим, античная философия заложила принцип движения идей, а значит и дискурса, что совершенно прозрачно при указании на семантику слова, сделанную Бартом. Разный курс, курс в разные стороны— это все тот же платоновский принцип становления, становящейся материи наглядно демонстрируемый и человеческим дискурсом — формирующий смысл и истину и одновременно являющийся символом, кодом этой истины.
Эти формы и платоновского поиска идеи и равноправленное течение бартовского дискурса можно определить, по Барту, как фигуры дискурса. «Слово это (фигуры) должно пониматься не в риторическом смысле, но скорее в смысле гимнастическом или хореографическом. Короче, в греческом смысле: schema ????? —это не «схема», а нечто существенно более живое: жест тела, схваченного в действии, а не наблюдаемого в покое: таковы тела атлетов, ораторов, статуй — то, что в напряженном теле можно обездвижить» («Фрагменты речи влюбленного»). Другими словами, фигуры дискурсов носят некий выраженный телесно динамический рисунок или процесс передвижения, становления, формирования кода — символа движения жизни, подражания жизни. Подражать по-гречески значит подражать при помощи танца. В идеальном государстве, считает Платон, все должны заниматься танцами и пением, что является актами подражания. Государственный закон должен таким образом подражать небесному закону движения небесных светил.
Суть этого древнейшего понимания есть у постструктуралистов, в концепции слова-языка Лосева и у Андрея Белого.
«Все движения языка в нашей полости рта — жест беззвуковой танцовщицы, завивающей воздух, как газовый, пляшущий шарф: разлетаясь в стороны, концы шарфа щекочут гортань, и — раздается сухое, воздушное, быстрое» <...> жест раскинутых рук (вверх и в сторону).
Жесты рук отражают все жесты безрукой танцовщицы, пляшущей в мрачной темнице, под сводами неба; безрукую мимику отражает движение рук; те движения— гиганты огромного мира, незримого звука; так язык из пещеры своей управляет громадою, телом; и тело рисует нам жесты; и бури смысла — под ним.
Жест руки наш безрукий язык подглядел, и повторил его звуковым; звуки ведают танцы древнейших душевных движений, так как мы произносим звучащие смыслы словес, так творили нас некогда: произносили со смыслом; наши звуки-слова — станут миром; творили человеков из слов и слова суть поступки. Звуки, древнейшие жесты в тысячелетиях смысла; в тысячелетиях с моего грядущего бытия пропоет мне космической мыслью рука» (А. Белый «Глоссолалия»).
Очевидно, что Белый использовал древнегреческое представление о танце как о форме подражания, но вот кто кому подражает: мы звуку нашего осмысленного голоса или голос нашим жестам, движениям, выражению лица? Близкими представлению А. Белого и вместе с ним представлениям Лосева являются научные рассуждения Ж. Деррида по поводу работ Гуссерля по теории знака. «Ибо в звуковой субстанции или физическом голосе, не в теле речи в мире, ... но в голосе, феноменологически взятом, в речи в ее трансцендентальной плоти, в дыхании интенционального оживления, которое превращает тело мира в плоть [4].
Человек и его слово, язык — это древняя бинарность, которая, вероятно, содержит в себе основу стабильности жизни для человеческого существа. Как канатоходец, которому необходимо равновесие, чтобы не упасть, он держит палку и концы этой палки и он есть тот сбалансированный уровень структуры для человека. Не случайно действия человека, его жизнь пронизаны, пропитаны языком. Это обязательное условие в этой космической жизни, если ты рожден человеком разумным.
Воронова Елена Михайловна - канд. филос. наук, докторант кафедры этики и эстетики философского факультета СПбГУ
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Лосев А. Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм М., 1980. С. 393. назад
[2] Барт Р. Избранные работы. Поэтика. Стилистика. М., 1994. С. 426-428. назад
[3] Лосев А. Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974. С. 272-273. назад
[4] Деррида Ж. Голос и феномен. М., 1999. С. 27. назад
© СМУ, 2007 г.
НАЗАД К СОДЕРЖАНИЮ
