Две традиции происхождения знака и значения в семиотике можно условно определить как традицию, восходящую к диалогу Платона «Кратил», в которой утверждается самодостаточность знака (условно к этой традиции можно отнести У. Эко), и традицию, восходящую к Ф. де Соссюру, который порывает с традицией платонизма, и создает концепцию внешних отношений в противовес платоновскому подходу, который можно обозначить как концепцию внутренних отношений (в диалоге «Кратил» Платон особенным образом обходится с двумя центральными категориями — категориями постыдного и прекрасного, — практически их используя в качестве семиотических принципов).

Постыдное в «Кратиле» истолковывается онтологически: стыд не является у Платона ни субъективной фигурой, ни модусом мысли, ни характеристикой субъекта. Можно утверждать, что стыд/постыдное становиться у Платона одним из основных поводов обратить внимание на себя, что необходимо в том числе и для запуска процесса самопознания: устыдится своего незнания и несовершенства.

Разбирая слово «постыдное» (τὸ αἰσχρόν), Платон использует метафору прерывающегося потока, полагая, что «учредитель имен» (ὁ τὰ ὀνόματα τιθείς) порицал то, «что препятствует потоку вещей» (τὸ γὰρ ἐμποδίζον καὶ ἴσχον τῆς ῥοῆς τὰ ὄντα), называя постыдным то, что сдерживает этот поток. Одним словом, постыдное мешает учредить связь между словесным обозначением и смыслом, оно нарушает связь, которую в другом диалоге Платон называет внутренней связью (τὸ πᾶν αὐτὸ αὑτῷ συνδεδέσθαι),¹ связью вещи с первообразом. Эту связь обеспечивает категория прекрасного, а его обратной стороной оказывается «постыдное», которое препятствует учреждению этой связи. О прекрасном Платон говорит в «Кратиле» следующее: «это имя (καλῶν) есть какое-то наименование мысли (τῆς διανοίας τις ἔοικεν ἐπωνυμία εἶναι τοῦτο τὸ ὄνομα)».² Прекрасное обеспечивает именование, слово есть именование мысли, а само именование восходит к прекрасному как всеобщей связи и отношению между значением и смыслом. Таким образом, «платоновская» традиция семиотики учреждает связь знака с самим собой, некую автономию знака. Это значит, что имя что-то означает вне отношений с другими знаками, отсылает к ядру знака, а не значения, одновременно будучи и носителем этого ядра.

Вторая традиция, восходящая к Ф. де Соссюру, порывает с традицией платонизма, и вместо нее создает систему внешних отношений. Соссюр формулирует два дополняющих друг друга принципа: произвольность и дифференциальность. Дифференциальные отношения в языке оказываются возможны, потому что сами термы отношений не имеют собственного значения, а смысл производится системой различий: в языке существуют только различия, онтологический статус знаков ставится под сомнение, учреждается множественность различий в противовес онтологии сущности: «Представляя собой условие означения, принцип различия воздействует на весь знак, т. е. и на его означающее, и на его означаемое …идея или фонетическая субстанция, которую содержит в себе знак, не имеет такого значения, как другие знаки, окружающие данный знак».³ Ж. Деррида вслед за Соссюром указывает на то, что значение не существует само по себе, но всегда есть эффект некоторой серии или цепочки знаков. Знак приобретает значение только в своей соотнесённости с другим знаком. Поэтому данную традицию семиотики можно трактовать как концепцию внешних отношений.

У. Эко объединяет обе традиции. Применяя модель Л. Ельмслева, Эко обращается к анализу естественного языка, в котором выделяет план выражения (лексика, фонология, синтаксис) и план содержания (комплекс понятий, который может быть выражен): «каждый план состоит из формы и субстанции, и оба являются результатом организации материала, или континуума… чтобы языки сделались внятными, следует соотнести их со смыслами, то есть содержанием. Континуум содержания — это совокупность всего, что можно помыслить и сказать, то есть весь универсум, физический и умственный».⁴ Эко констатирует некий парадокс этой ситуации, которая вводит нас в двойственность самого процесса работы с языком: у нас есть с одной стороны синхронный срез замыкающейся, закрытой системы, а с другой — требование коммуникации, «открытого» процесса, в котором вся знаковая система перестраивается в постоянной декодификации. Но этот парадокс оказывается позитивным: сам режим закрытости системы — это лишь момент или срез. Эко пишет: «О какой стабильности структур и объективности оформляемых ими рядов означающих может идти речь, если в тот самый миг, когда мы определили эти ряды, мы сами включены в движение и принимаем за окончательную всего лишь очередную фазу процесса… Если мы хотим узнать, что же на самом деле происходит в процессе коммуникации, взятом как некая целостность, нужно снизойти к анализу фаз этого процесса. И тогда тотальность процесса, поначалу представшая как некая «открытая» перспектива, преобразится, распавшись на «закрытые» универсумы семиотик, выявляемых в ходе этого процесса».⁵ Соблазнительно было бы утверждать, что «закрытые» универсумы семиотик Эко — это и есть платоновские идеи.

---

¹ Plat. Sym. 202e.

² Plat. Crat. 416b.

³ Деррида Ж. Письмо и различие. СПб, 2000. С. 385.

⁴ Эко У. Поиски совершенного языка в европейской культуре. СПб, 2009. С. 30.

⁵ Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб, 2004. С. 525.